Знакомьтесь — Вернер Херцог - Страница 30

«Агирре» — ваша первая совместная работа с Кински. Вы решили пригласить его на роль, когда писали сценарий?

Сценарий я почти целиком написал в автобусе по дороге в Вену. Я тогда играл в футбол, мы ехали на матч, и через несколько часов вся команда надралась. Мы везли бочонки с пивом в подарок противнику, но половину выпили по пути. Рядом со мной сидел наш вратарь, совсем уже никакой, и его вырвало прямо на пишущую машинку, которая была у меня на коленях. Пару-тройку страниц спасти не удалось, я их выбросил в окно. Там, между прочим, были очень неплохие сцены, но теперь что уж. Такова жизнь в дороге. В Вене между играми я три дня стучал на машинке, не вставая, и закончил сценарий.

Сценарий писался так быстро, стихийно, с наскока, что некогда было думать о том, кто мог бы сыграть главную роль. Но в ту секунду, когда я поставил точку, я понял, что это роль для Кински, и немедленно отправил ему рукопись. Два дня спустя, в три часа ночи, меня разбудил телефонный звонок. Я никак не мог взять в толк, что происходит: в трубке раздавались какие-то нечленораздельные вопли. Звонил Кински. Примерно через полчаса мне удалось понять из этих криков, что он в восторге от сценария и хочет играть Агирре.

Как он вел себя на площадке?

Кински тогда как раз прервал свое скандальное «Турне Иисуса», кадры из которого есть в самом начале «Моего лучшего врага». И вот таким — осмеянным, непонятым Иисусом — он приехал в Перу. Он вжился в эту роль и не собирался выходить из нее. Снимать было крайне тяжело, Кински видел, что каждый день мне приходится справляться с тысячей проблем. И все равно постоянно взрывался, устраивал скандалы, мог разораться при виде москита.

Я был наслышан о нем. Вероятно, ни с одним актером в мире не было так сложно работать, как с Кински. Марлон Брандо по сравнению с ним наверняка был просто лапочкой. Однажды во время спектакля Кински так рубанул коллегу по сцене мечом, что бедняга три месяца провел в больнице. В другой раз он швырнул в зрителей канделябр, предварительно высказав все, что о них думает. Во время съемок «Агирре» он чуть не убил другого актера, ударив его мечом по голове. Парня спас шлем, но шрам у него остался до сих пор. В другой раз статисты выпивали, и Кински помешал шум. Он поднял страшный крик, схватил винчестер и трижды выстрелил в стену хижины, где они сидели. Их там набилось сорок пять человек, и одному пуля оторвала кусок пальца. Чудо, что Кински никого тогда не убил. Я немедленно конфисковал винтовку, и она так у меня и хранится. Серьезный сувенир.

Каждый день он по меньшей мере в течение двух часов меня оскорблял. Кински видел «И карлики начинали с малого» и называл меня «карликовым режиссером». Считал это ругательством. Он орал на меня при всех, визжал, возмущался, как это я осмеливаюсь давать ему, великому актеру, указания. А я стоял и молчал.

Как ему понравились условия съемок в джунглях?

Кински приехал в разгар подготовки к съемкам и притащил с собой полтонны альпинистского снаряжения: палатки, спальные мешки, ледорубы. Жаждал приобщиться к дикой природе. Надо сказать, представление о природе он имел довольно слабое — в его джунглях не было места ни москитам, ни дождям. В первую же ночь пошел дождь, палатка Кински промокла, и он взбесился. На следующий день мы соорудили над его палаткой навес из пальмовых ветвей, но он не удовлетворился этим и отчалил в единственный в Мачу-Пикчу отель. Все пили воду из реки, и только для Кински была вода в бутылках.

Ни разу мне не удавалось договориться с ним сразу, без пререканий. Он по натуре склонен к истерии, но я как-то научился направлять его энергию в продуктивное русло. Иногда приходилось прибегать к оригинальным методам. Был один эпизод, уже ближе к концу съемок, на Рио-Нанай. Кински, как и всегда, когда он плохо знал текст, искал, на кого бы наброситься. И вот ни с того ни с сего он начинает орать, как безумный, на помощника звукорежиссера: «Ах ты свинья! Стоишь тут, ухмыляешься!» — и приказывает мне немедленно уволить парня, а я отвечаю: «И речи быть не может, из солидарности вся группа уволится». Кински заявил, что берет моторку и уезжает, и отправился собирать вещи. Я подошел к нему и сказал очень спокойно: «Ты не можешь уехать. Нельзя уезжать, пока не окончены съемки. Фильм важнее, чем наши обиды. Важнее даже, чем жизнь любого из нас. Ты не уедешь». Я сказал, что у меня есть винтовка и не успеет он добраться до ближайшего поворота реки, как у него в затылке будет восемь пуль. А девятую я отправлю себе в лоб. Инстинкт подсказал ему, что я не шучу, и он принялся голосить: «Полиция! Полиция!» До ближайшего полицейского участка было миль триста. Он знал, что я совершенно серьезен и оставшиеся десять дней съемок был послушен и кроток.

И все же, уверен, вы за эти годы ни разу не усомнились, что никто другой Агирре сыграть не смог бы.

Безусловно. Он был прекрасным актером и как никто другой умел двигаться перед камерой. У меня была идея сделать Агирре небольшой горб. Потом я от нее отказался, но тем не менее хотел, чтобы его движения как-то отличались от движений всех остальных. У него должен был быть внутренний изъян, проявляющийся и во внешности, и мы решили сделать ему одну руку короче другой. В итоге левая рука у него была такая короткая, что меч у Кински был не на поясе, а практически под мышкой. На протяжении фильма я очень осторожно усугублял его физические недостатки, так что к концу Агирре уже совсем уродлив. Кински справлялся превосходно. Когда он появляется на экране первый раз, он двигается почти как паук, как краб, семенящий по песку. В силу профессии Кински прекрасно разбирался в костюмах, и я многому научился, наблюдая, как он тщательно проверяет каждую петлицу, каждый стежок.