Я дошел с ними только до базового лагеря, чуть выше пяти тысяч метров. Но потом поднялся — без камеры — еще на полторы тысячи метров, с испанской экспедицией. Они хотели забрать вещи с каких-то стоянок, и я вызвался им помочь. Маршрут пролегал по очень тяжелому и опасному участку ледника. По гигантским движущимся глыбам льда размером с офисные здания. Из-за движения в леднике образуются глубокие расселины, и погибнуть там ничего не стоит. Испанцы поднимались очень быстро, и когда мы добрались до их лагеря, я почувствовал, что у меня начинается горная болезнь. Ее легко опознать, один из первых симптомов — сильная вялость. Помню, я как-то обмяк и просто сел в снег. Не на шутку встревожившись, я решил в одиночку спуститься в наш лагерь, что с моей стороны было крайне глупо. Я чуть не свалился в занесенную снегом расселину и спасся чудом.
Мне очень нравится одна фотография, со съемок «Фицкарральдо». Вы взбираетесь на гору с хлопушкой в зубах, а сверху стоит Кински и гордо смотрит на вас. В прессе периода ваших съемок в джунглях вас очень часто называли «авантюристом». Вы авантюрист? Или, может быть, исследователь? Мне не раз также попадалось мнение, что вы, определенно, еще и мазохист.
Меня в последнюю очередь можно назвать мазохистом. Все на самом деле очень просто: съемки требуют труда, иногда самопожертвования, и если уж решился на проект, подобный «Фицкарральдо», не важно, сколько ждет впереди препятствий и испытаний. Я отлично представлял, что повлечет за собой эта затея, и знал что в сравнении с работой, которую мы делаем, я и мои проблемы не существенны, и сколько бы бессонных ночей или галлонов пота мне все это ни стоило — значит, так надо. Я всегда хотел быть стойким солдатом, который стремится к победе, не жалуется и удерживает позицию, даже если остальные отступили. Тяготы пройденного пути меня не интересуют, и публику не должны интересовать. Единственное, что стоит принимать в расчет, — это сам фильм.
Мы уже говорили с вами о бессмысленном риске и об обвинениях в мании величия. Так вот, еще меня обвиняют в том, что я намеренно усложняю работу себе и актерам. Смею вас уверить, я бы с удовольствием снял «Фицкарральдо» в Центральном парке, только вот незадача — там нет джунглей. А то руководил бы съемками из апартаментов на Пятой авеню. Или «Крик камня» я бы тоже охотно снимал в Мюнхене, спал бы в собственной квартире, а на площадку бы поднимался на фуникулере. Год за годом я объясняю, что если альпинисты и могут ставить себе цель пройти самым сложным маршрутом, то для режиссера это непрофессионально и безответственно. Даю вам голову на отсечение, если бы я искал трудности, я так бы и не снял ни одного фильма. Кинопроизводство — само по себе дело непростое, а то, что меня привлекают герои, которые тащат через гору пароход, — так это мне просто не повезло. Я не ищу никаких приключений, я просто делаю свою работу.
А исследование и авантюра — вещи принципиально разные. Я любознателен. Я ищу свежие образы и величественные пейзажи, но я никак не авантюрист, хотя меня часто награждают этим глупым ярлыком. Авантюра, приключение — понятие, применимое к мужчинам и женщинам былых эпох, к средневековым рыцарям, отправлявшимся в неведомые края. Понятие «приключения» постепенно вырождалось и, когда в девятнадцатом и двадцатом веке люди начали ломиться на Северный и Южный полюса, окончательно превратилось в нечто мерзкое и постыдное. Такие поступки противоречат тому, что я понимаю под «приключением», потому что они совершаются исключительно с целью саморекламы. Что интересного на Северном полюсе? Только вода и дрейфующие льды. Называть этих путешественников великими авантюристами нашего времени — просто неловко.
Это потому что многие из них пытались приручить и покорить природу?
Именно. И многие еще о своих путешествиях говорят военным языком: «Мы взяли вершину, мы покорили Эверест». Меня трясет от такого. Кстати, горные народы не взбираются на вершины, они с куда большим уважением относятся к горам, чем эти так называемые «авантюристы». Вообще, за поисками приключений стоит какая-то гнилая философия. Я бы сравнил это с отравленной рекой, в которой брюхом вверх плавает дохлая рыба, белая, раздувшаяся. Вот так же и понятие «приключение» сегодня отдает гнильцой. В 1910-м вы бы стали звездой салона, рассказав дамам, сколько слонов перебили в Африке. Выкиньте такой фортель сейчас — и вам в лицо через секунду полетит бокал шампанского. Недалек тот день, когда так же будут относиться и к «искателям приключений».
Особенно меня раздражает этот псевдоавантюризм, когда альпинизм превращают в акцию во благо человечества. Мы спорили на эту тему с Месснером. Одно время он себя позиционировал как «великого искателя приключений» и заявлял, что воплощает, мол, мечты людей о приключениях. Я жду не дождусь, когда какой-нибудь осел полезет на Эверест босиком. Черт возьми, да сейчас можно купить путевку и отправиться «навстречу опасностям» в Новую Гвинею — посмотреть на охотников за головами. Главное, не отходите от гида и не потеряйтесь. Вконец уже выродившееся понятие «авантюризм» связано теперь только с подобной дикостью и совершенно опошлилось.
При всем при том я восхищаюсь, например, французом, который проехал на «де-шво» через всю Сахару задним ходом. Или вот Месье-Ем-Всё, который съел свой велосипед. Кажется, он еще пытался съесть двухмоторный самолет. Что за парень!
Он уже умер.
Да что вы. Ну, я уверен, последователи найдутся.